Режиссер Никита Сташкевич и его “Квартет”

Режиссер Никита Сташкевич и его “Квартет”

В связи с успешным завершением путешествия киномарафона «Победили вместе» по российским городам, подводим итоги и прежде всего благодарим всех авторов и продюсеров, принявших участие очно/онлайн в обсуждении показанных фильмов. Помимо более 200 кинопоказов, прошедших в рамках Международного кинофестиваля «ПОБЕДИЛИ ВМЕСТЕ» имени Владимира Меньшова в г. Волгограде, в 10 российских городах проведены 65 кинопоказов на 18 площадках, преимущественно для молодежи. Кроме того, фильмы были переданы руководству мультимедийного исторического парка «Россия – моя история», и были показаны в исторических парках еще 11 городов.

Одним из востребованных фильмов у молодежи стала документальная картина студента ВГИК им. С.А. Герасимова Никиты Сташкевича «Квартет».

Предлагаем вашему вниманию интервью с режиссером.

 

 

– Я поступил во ВГИК в 2018 году, и уже тогда меня интересовала эта тема, но никак не удавалось найти героя, который был бы на связи, и чью историю я бы мог там рассказать. Помог мой мастер Сергей Мирошниченко, который был на концерте «Квартета» и рассказал мне о нем. Я понял, что из этого может получиться отличная история, и ровно об этом я бы хотел рассказать, и мы начали съемки.

– В фильме есть прямые коннотации (отсылки) к мифу об Орфее и Эвридике, который органично дополняет сюжет. Решение о мифологическом прочтении – это выразительный художественный прием или находка, которая возникла в процессе наблюдения за героями?

– В документальном кино, конечно, нельзя так подготовиться, чтобы все происходило, как ты придумал, так оно и произошло. Это всегда импровизация на тему, а не то, что ты приехал на локацию и снимаешь все подряд. Надо иметь концепцию внутри и, конечно, провести большую подготовительную работу.

Когда я был в Москве, а квартет находился в Донецке, мы каждый день созванивались с мамами всех детей и Ларисой Юрьевной. Я узнал, что Полина готовится играть фрагмент из оперы Кристофа Глюка Орфей и Эвридика. Я понял, что это может стать важной точкой, в которой объединяется огромной силы мотив художника и мотив, который связан с дочерью Ларисы Юрьевны. Мне показалось, что мифологическая основа сможет объединить в себе все повествовательные линии, и я начал двигаться в этом направлении. Что-то из этого получалось, что-то нет, но все же думаю, что в итоге все равно многое из ранее запланированного нам удалось показать в фильме.

Cложно было ли с ними говорить на проблемные темы? Как ты выстраивал диалог?

– Мой предыдущий фильм «Лыжня» тоже был с участием детей, и есть такая особенность работы с ними, что вначале они очень закрыты, сильнее, чем любой взрослый. Они вообще к себе не подпускают. Но если с ними подружиться, просто по-человечески, они открываются так, как ни один взрослый не откроется, и расскажут и покажут все, что у них есть. Такой вот есть момент их абсолютной чистоты и искренности. Мы начинали снимать первый эпизод в Ейске. Поначалу, конечно, там все смотрели в камеру, были зажаты и дети, и родители. Но мы с ними много разговаривали, с Артемом мы просто болтали вне съемок. Со всеми как-то потихоньку налаживается контакт, как просто с маленькими друзьями. Наш оператор Данила Кононов всегда, даже когда мы приходили к ним просто чаю попить и не собирались снимать, был с камерой, все равно, даже если он не снимал, чтобы они привыкали, что есть человек с камерой, и он всегда молчал, это было специально сделано, чтобы все привыкли, что он просто есть поблизости, но на него никто не обращал внимания. И вот в конце, когда мы снимали в Москве, можно было снимать все что угодно. Они вообще никак не реагировали на камеру и совершенно открыто себя вели. Так что это все вопрос времени и человеческих отношений.

– Как поменялась ситуация с ходом войны? Где сейчас герои твоего фильма? Что с Ларисой Юрьевной? Мы видим, что она набрала в квартет новых детей.

– Со всеми героями мы поддерживаем очень хорошую связь до сих пор. Вот я с Ларисой сегодня утром созванивался. Артем все это время был в Донецке и сейчас в Донецке, но уже не занимается музыкой, к сожалению, он бросил ее окончательно. Арина тоже в Донецке и даже продолжает заниматься с Ларисой Юрьевной, правда, на дому, т.к. школы там сейчас не работают, и все занимаются дома. Оля уехала в самом начале военной операции с семьей в Европу, а Ульяна живет в Москве, учится в музыкальной школе. Лариса тоже все это время была в Донецке и только один раз в самом начале она выехала в Мариуполь, когда там все началось, она подумала, что в Мариуполе будет хоть как-то спокойнее, и попала там в самую жуть, потом вернулась в Донецк и теперь говорит, что будет здесь до конца.

– Не думаешь ли ты вернуться потом к этим же героям? Тебе было бы интересно, через какое-то время вернуться к героям «Квартета»?

– Думаю, что это вполне возможно, поэтому очень слежу за их развитием.

Там была сюжетная линия с дочерью Ларисы Юрьевны, это как раз про интерпретацию мифа об Орфее и Эвридике. Эвридика препятствовала Орфею, его поиску себя в этой жизни. И вот этот момент, он, мне кажется, наиболее ярко проявлен в тех эпизодах, где Лариса Юрьевна как-то пытается отговорить свою дочь. Там очень сложная ситуации, трагедия, которая случилась прямо во время съемок, и к этому было очень тяжело подойти. Собственно, я подумал, что достаточно будет оставить понимание того, что случилась трагедия. И никакой конкретики. Это лишнее.

Лариса Юрьевна поставила себе такую тяжелую задачу, что во в такое непростое время она взяла на себя миссию человека, который спасет детей от этой страшной атмосферы, от страха. Она оберегает их души с помощью музыки, спасает от внутреннего разрушения. Огромное количество людей изменились очень сильно под воздействием психологического фактора, а не только физического. А дети маленькие, на момент съемок им было по 12–13 лет. Они, я думаю, не очень понимают даже до конца, что происходит, но благодаря работе с Ларисой вся эта ситуация, война стала важной частью их внутреннего мира. Я думаю, что это очень сложная смесь из тонких каких-то материй, где есть все, включая связь с местом, поэтому они не хотят уезжать. Дети как-то подсознательно понимают, что возможно они были бы не такими музыкантами в иных обстоятельствах. Они точно были бы другими людьми, и понимают, что это огромная часть их личности. И может быть, это неосознанно их держит. Я знаю точно, чего все они хотят, чтобы война прекратилась, это точно. Дети, по сути, выросли в этой ситуации войны, этого колоссального напряжения, каких-то личных трагедий. Пережить это им во многом помогает музыка, но не все дети заняты творчеством. Им, наверное, приходится тяжелее, но я не заметил в них ни доли ненависти, жестокости или злобы, ни в ком из них. Более того, даже не только дети, но и взрослые – ни в ком нет ненависти. В фильме мы так и сделали, как я хотел, чтоб война была как будто бы уже фоном, на котором жизнь идет, не замечая этого фона.

Эти люди понимают цену и смысл любви. Они умеют любить. Особенно Лариса – это художник, самый настоящий, который знает цену прекрасному, и ни на что не променяет красоту и свет. И есть момент, когда она интерпретирует миф об Орфее и Эвридике, читает его с девочкой и говорит, что прочли это специально, что там все грустно, но это не так, все будет хорошо. И мы видим, как лицо девочки просто просветлело, такой свет появляется на ее лице, и мы понимаем, насколько важен такой человек, который такие вот акценты расставляет, который как Гермес выводит Орфея из ада. Лариса тоже выводит детей, дает им право на нормальную жизнь, открывает иные горизонты.

– А каков основной посыл фильма?

– Музыка вечна, а все остальное, в том числе и война – преходяще. Война пройдет, а музыка будет всегда. Это стержень фильма, и финальный эпизод воспринимается как чудо. Там конферансье говорит, что чудес не бывает, на белом свете чуда нет. Есть только ожидание чуда. И чудо происходит.

– Какой опыт ты для себя вынес из этих съемок?

– Опыт достаточно простой, что люди пытаются жить нормальной жизнью и оставаться людьми даже на войне. А что касается культурной жизни, люди тянутся к ней настолько, насколько  позволяют это сделать обстоятельства. И вот именно поэтому работа Ларисы так важна. Она в одиночку борется, ее постоянно бьют по рукам и запрещают собираться в школе. Когда были обстрелы, они все равно собирались. Она сама придумывает программу, всех возит лично. Лариса, по сути, тянет на себе все, что касается музыки.

А вот когда они приезжают в Москву, они меняются. Москва  — это как некий образ другой жизни. Благодаря Ларисе они не сидят на одном месте, она хочет, чтобы они видели другой мир, спокойный, мирный.

– А ты вообще сам занимался музыкой, если нет, то тяжело ли было вникать в музыкальную терминологию?

– В музыке я профан, в терминологию не особо вникал, не так это нужно для того, чтобы сделать фильм. Мне важен сам процесс, ритм, важны интонации, визуальный ряд. Как выглядят эти вещи, я понимаю, и это не столько связано с музыкой, сколько там с монтажом, операторским мастерством, режиссурой.

Меня в первую очередь интересовала их внутренняя война, с чем они борются внутри себя. Я хотел бы показать, что они в Москве играют все вместе квартетом, это не их победа, это просто маленький шаг вперед в сражении с тем, что они пережили, с той тьмой, которую в них породила эта война. Они будут еще всю жизнь с этим бороться, до конца их дней будет длиться эта внутренняя война. И финал фильма -это не то, что все они победили. Они должны будут всю жизнь тянуться к этому свету, чтобы в эту тьму не свалиться окончательно, потому что в каждом из них она сидит глубоко. Та атмосфера, в которой они жили, с которой им придется бороться очень-очень долго. Вот поэтому, конечно, мне непросто было сделать этот фильм, а чтобы были видны люди. И я считаю, что главное в искусстве это полутона.